Окерлунд вернулся в Ревель и немедленно отправился к полицмейстеру. Цицерошин вышел из недавней заварушки, что называется, сухим из воды, если не считать жесточайшего насморка. Ему удалось продержаться на обломках деревянного катера до подхода помощи. Полицмейстер уже утром следующего дня с оказией отправился восвояси, заочно попрощавшись с Окерлундом, решив, что тот погиб.

– Ба, живой, господи, вот это везунчик, а я уж вас схоронил, — с этими словами Цицерошин бесцеремонно сгреб Окерлунда в охапку.

– Вам тоже повезло, — с трудом произнес сжатый в объятиях Окерлунд.

– Да, повезло, еще как повезло. Хорошо, что скорлупка оказалась деревянной. Постойте, у вас никак новое звание? Как там, по-вашему?

– Капитан второго ранга, — довольно произнес Окерлунд.

– У нас столько поводов выпить, что мы это сделаем сегодня же. Как смотрите?

– Очень хорошо, но только вечером. А сейчас мне бы хотелось поговорить с Суменсон, если это возможно.

– Дела, дела. Да, Суменсон пока содержится у нас. Так что извольте, могу приказать доставить.

– Очень хорошо, буду премного признателен.

– Ладно, сейчас вас проводят в свободный кабинет, туда же приведут и задержанную. А после допроса едем ужинать.

– Добро.

Через двадцать минут Окерлунд рассматривал тихо сидящую перед ним женщину — совершенно иную, чем ту, что он встретил здесь же совсем недавно. Лицо, лишенное косметики, выглядело осунувшимся, проступали мелкие морщинки. Взгляд был какой-то отрешенный, пустой, присмиревший.

Окерлунд, держа паузу, достал портсигар, открыл его, положил рядом спички. Суменсон молча взяла папиросу и жадно закурила.

– Здравствуйте, Евгения Ильинична. Я хотел бы поговорить с вами о Крейне, — в довольно мягкой манере начал допрос Окерлунд.

– Я же говорила, Крейн очень скрытен, о нем почти ничего неизвестно.

– Вот это «почти» меня и интересует. Не стану давить на вас, но если вы мне расскажете все, что знаете об этом агенте, обещаю сделать все возможное для смягчения вашей участи, даю слово офицера флота.

Суменсон пристально посмотрела на Окерлунда сквозь табачный дым. Потом взяла новую папиросу и закурила опять.

– Каким образом?

– Смею вас заверить, доклад офицера Особого делопроизводства имеет вес.

– Хорошо. Мне этот персонаж тоже был любопытен, по-женски, что ли. Нас вообще привлекают сумрачные существа, вызывающие некий страх. А тут столько таинственности, к тому же он совершенно не интересовался мной как женщиной, хотя я пыталась пустить в ход свои чары.

– Конечно, из любопытства.

– Именно. Так вот, он был точно не из наших. Работал явно не за идею. Вернее, идея у него была своя. Брат мне рассказывал, что начальник немецкой разведки Вальтер Николаи очень лестно отзывался об этом агенте. По слухам, он эстонец.

– Крейн, странное имя для эстонца.

– Это псевдоним, конечно.

– Так в чем была его идея?

– Месть. Кажется, его отца убили русские.

– Русские?

– Да. Знаю, что он как-то ездил к матери, в поселок под Ревелем.

– Когда это было?

– В прошлом году, зимой. Он зашел ко мне и был несколько пьян, что на него было вовсе не похоже. Сказал, что его не будет несколько дней, и добавил: поедет, мол, к бедной mutter помянуть отца, и добавил, что по вине этих проклятых русских он не может припасть к его могиле.

– Ничего не понимаю. Почему по-немецки? Она немка?

– Не знаю.

– Когда погиб его отец?

– По-моему, тогда Крейн был совсем мальчишкой, хотя это только мои догадки.

– Да-с, этот Крейн действительно несколько мистичен. Что за странная гибель, не понимаю.

– Не знаю, я ничего больше не знаю. Отпустите меня, я устала.

Окерлунд взглянул на арестантку и понял, что более из нее ничего не выжмет.

– Хорошо, прощайте, — сказал он и вызвал охрану.

Вечером офицеры обмывали новые погоны Окерлунда и пили за удачу, которая явно благоволила им в Рогервике.

– Послушайте, Рагнар Ансельмович, а что вы опять хотели от Суменсон?

– Я никак не могу добраться до германского агента, я бы даже сказал, резидента.

– Вы полагаете, он здесь, в Ревеле?

– Несомненно. Бледный призрак по имени Крейн.

– Почему призрак, я еще могу понять, а вот почему бледный?

– Есть у его лица такая физическая особенность.

– Крейн, вероятно, агентурное имя?

– Да, так и есть.

– Давайте обмоем ваш правый эполет, и вы выложите мне все, может, сообразим вместе.

– Очень хорошо.

Закусив соленым груздем, Окерлунд поведал о последнем допросе Суменсон и в общих чертах о том, что ему известно о Крейне.

– Прежде всего мы можем найти его мать. Данных вполне достаточно. Полиция на местах даст списки женщин, подходящих под указанные параметры. А что, вдова, немка, возрастом не менее тридцати пяти, но не старше пятидесяти, — рассуждал полицмейстер.

– Вы считаете, это реально?

– Вполне. Мы тоже не щи лаптем хлебаем.

– За это надо выпить.

– Наливайте.

Через час городовые весьма бережно под руки выводили своего начальника и его спутника.

1916 год. Ноябрь. Копенгаген

Барле не заметил, не увидел слежку, а почувствовал ее. Профессионал до мозга костей, передав очередное донесение и расставшись с Безкровным, он буквально шестым чувством уловил чье-то присутствие. Барле всегда тщательно обставлял свои встречи, проверял, готовил пути отхода. В этот раз ничто не предвещало ничего экстраординарного. Они встретились на конспиративной квартире и разошлись с разницей в пять минут, причем Безкровный ушел черным ходом, а сам Барле через парадный, и его сразу что-то насторожило. Барле двинулся в парк Тиволи, находящийся в одной минуте ходьбы от места встречи. В этом парке развлечений, где всегда сновало много народу и было несколько выходов, Барле смешался с толпой и попытался оторваться от «хвоста», но тот был неотступен. Наконец он сбил шпика со следа и некоторое время не без удовольствия наблюдал, как личность в сером плаще растерянно мечется по парку. Потом Барле выскочил из Тиволи и взял такси, нужно было предупредить Безкровного. Он сам, как филер, несколько раз провожал русского после их встреч и очень хорошо изучил маршрут. К сожалению, малоопытный морской агент мало того что всегда ходил одним и тем же путем, он ни разу не заметил слежки. Барле прикинул время и остановил машину там, где мог перехватить Безкровного. Расчет оказался верным. Русский офицер спокойно шел по улице Строгет, совершенно не обращая внимания на субъекта, явно следующего за ним. Француз пристроился сзади. В ближайшей подворотне он огрел шпика рукояткой пистолета. Тот осел на землю. Барле деловито и быстро обыскал филера, пребывающего в бессознательном состоянии. Добычей стали паспорт и портмоне. Вскоре Барле звонил в дверь квартиры, где проживал Безкровный. Дверь открылась, француз ужом проник в прихожую и сходу брякнул:

– Закройте дверь.

– Я, кажется, не оставлял вам своего адреса.

– Неважно. Вы и шпика чуть не привели прямо к себе домой.

– Что?

– За нами следят. От своего я оторвался в Тиволи, а вашего, которого вы так и не заметили, пришлось больно бить по голове. Вот его паспорт, заметьте, германский паспорт на имя Густава Майнца, в бумажнике деньги и визитная карточка коммивояжера пивной экспортно-импортной компании на то же имя.

– Вы что, лазали у него по карманам? — с некоторой брезгливостью спросил Безкровный.

– Милостивый государь, я не воришка, но это часть нашей работы, да, не очень приятная и нехорошо пахнущая, но мы должны знать, кто нас преследует. Впрочем, можете сбегать и вернуть все с извинениями, еще добавив при этом, что офицеры русской разведки так подло не поступают, а встречают противника лицом к лицу с открытым забралом, — раздраженно выпалил Барле.

– Извините, вы правы, — буркнул Безкровный. — Во всем виновата моя некомпетентность. Вы даже знаете, где я живу.

– Господи, как вы, русские, любите это самокопание. Бросьте, не до этого сейчас. Здесь вам оставаться нельзя. Смените квартиру, а лучше переселитесь пока на территорию русской миссии. То, что немцы начали следить за вами, естественно. Рано или поздно это должно было случиться. Вы официальный военно-морской агент, как же за вами не следить. Мне нужно позвонить. Хотя, нет, черт, ваш телефон